Для того, чтоб сотворить, буквально родить мир, божество должно обладать качествами обеих полов. Пока мужское и женское начала пребывают в соединении, божественный андрогин абсолютно самодостаточен. Сочетая сущность обоих полов, он на самом деле беспол - не является ни тем ни другим и обречен на пассивность. При громадных потенциальных возможностях андрогин совершенно фригиден. Чтобы начать акт творчества и перейти в активное состояние, ему необходимо разделиться на две противоположности. И тогда, преодолевая трагический разрыв, он начинает действовать. Само творение мира есть способ преодоления космической драмы распада андрогина на два пола.


Первоначальное, ахейское имя Зевса - Дий; его первой женой, до насильственного брака с Герой, была Диона.


Перед нами единый бог, раскалывающийся на две половые ипостаси, как, возможно, Гера и Гермес. Зевсу удается самому родить Афину только потому, что он сохранял рудиментарные черты ахейского Дия, у которого была первая жена Диона, т.е. ранее он был единым андрогинистическим богом, проявлявшимся в двух разных ипостасях - женской и мужской. Именно благодаря наличию женской ипостаси Дионы, негласно присутствующей в Зевсе, глава олимпийского семейства может обойтись без своей второй жены Геры при производстве потомства.


Тождество Геры и Гермеса подтверждалось еще и тем, что во время свадебного обряда 12 подруг невесты водили хоровод вокруг гермы - символа Гермеса - и пели песню в честь Геры. 12 - одно из священных чисел Триединой Богини. Хоровод - ритуальный круговой танец, символически изображавший небесное светило - первоначально Луну, затем, после торжества мужских культов, Солнце. Круг изображал женский символ, а торчавшая посреди него фаллическая герма - мужской. Таким образом, танец имитировал соитие молодых, священный брак, оплодотворяющий землю и, наконец, обретение полного совершенства в слиянии двух противоположностей - объединение разделенного надвое божества в божественный андрогин, который одинаково может быть выражен и кругом священного хоровода, и фаллической гермой, и выпеченными из теста фигурками зверей с гипертрофированными гениталиями, и ритуальным состязанием пирующих на свадьбе гостей - кто отпустит самую нескромную шутку.


Нимфы соблюдали культы прекрасных юношей, рано погибших из-за любви к ним богинь (ипостасей Великой Матери). Среди них известен и культ Атлания, сына Афродиты и Гермеса, который был первым гермафродитом и в которого из-за его красоты и абсолютного совершенства был влюблен весь мир.


Ибис посвящен египетской богине Луны Исиде.



Исида известна в средневековой тамплиерской традиции как «Изис». Это покойная возлюбленная некоего «благородного рыцаря», который, обезумев от горя при известии о ее смерти, разрыл могилу и овладел мертвым телом женщины. Через год она произвела в могиле т.н. «Мертвую голову», которая стала талисманом своего несчастного отца, а затем и ордена тамплиеров, давала разумные советы и пророчествовала. «Мертвая голова» символизировала Луну и иногда изображалась как отрубленная голова Медузы-Горгоны с волосами-змеями.

В названиях «ибис» - «Изис» присутствует звуковая замена. Согласно египетской мифологии ибис был также и птицей бога Тота, птицеголового покровителя тайных знаний. Древние греки считали, что у ибиса «отвратительная привычка» засовывать свой изогнутый клюв себе в зад, чтобы прочистить желудок. Это имитация анального полового акта, столь важного в магическом ритуале для возбуждения магического огня, пронизывающего позвоночный столб.

Покровительствуя тайным знаниям и имея один и тот же звериный символ - птицу мудрости, Исида и Тот в данном случае выступают разными по полу ипостасями единой божественной сущности, ориентированной на посвященческие мистерии.

Египетская Исида носила на голове коровьи рога и круглый диск Луны. Греческая Гера - тоже волоокая богиня-корова, имеющая одним из своих символов Луну. Тоту в греческой традиции соответствует Гермес, чей культ, как божества потаенной мудрости в эллинистическом Египте слился с культом Тота и впоследствии превратился в знаменитого Гермеса Трисмегиста алхимиков. В данном случае мы видим двуединое божество, слитое из мужской и женской ипостасей.


В Индии Богиня Прародительница часто во время обряда выступает по отношению к Своим жрицами в мужской ипостаси, лаская их йони.



Скипетр - мужской символ, щит (позднее держава) - женский. Женское значение щита усиливалось еще и распространенным в Греции изображением на нем головы Горгоны с высунутым языком. Именно такой рисунок был выкован на золотом царском щите из Микен. Микенский же «скипетр Персея» венчала голова собаки - намек на Гекату и конечное подчинение мужского начала Великой Богине Матери. Держа в руках такие символы, царь играл роль двуполого божества - совершенного андрогина. Поэтому, подсознательно ощущая мистическую самодостаточность владыки, народ очень часто проявляет необъяснимую с точки зрения обычной логики нелюбовь, когда супруга государя слишком явно обнаруживает свое присутствие рядом с ним. Ей нет места в устойчивой мифологической схеме. Женой по отношению к царю выступает «земля», «страна», «народ» в целом. Разные культурные традиции по разному разрешали это противоречие. Андрогинизм царской власти проявлялся у одних народов в том, что они, не перенося появления рядом с государем его официальной супруги, с одобрением относятся к любовным связям государя как к проявлению его сущности оплодотворяющего землю бога. Это весьма архаичное представление. Другие, например, в Западной Европе не считали короля законным, если рядом с ним на престол не всходила королева. Этот взгляд хорошо выражен в знаменитой формуле: «без королевы нет короля», которую выкрикивали разгневанные лондонцы Георгу IV, пожелавшему разойтись с довольно распутной супругой.

Попытки просвещенных российских императоров перенести элементы подобной, чужой, ментальности на русскую почву не удались именно потому что апеллировали к наиболее архаичному пласту представлений о сакральности власти. А такой пласт не подлежал реформам. Последний российский монарх Николай II должен был, согласно установленным еще Павлом I законодательным нормам, жениться, прежде чем взойти на престол, поскольку ритуал коронации, как в Европе, предусматривал наличие супруги рядом с государем. Однако позднее, уже в годы царствования, подчеркнутое «присутствие» Александры Федоровны в государственной жизни вызывало подсознательный протест.


Женщина-царица осознавалась совершенно иначе, она как бы принимала на себя роль живого образа Великой Богини Матери (Отсюда титулы Екатерины II, а до нее и Елизаветы Петровны - "Великая и Премудрая Мать отечества"). Связи властительниц с меняющимися время от времени фаворитами на уровне мифологического сознания воспринимались как история об умирающем и вновь возрождающемся молодом боге, возлюбленном Великой Матери. Любовники, как жрецы, лишь служили Богине.


Впрочем, андрогинизм царской власти проявлялся и по отношению к царицам. Так, в Египте женщины-фараоны, - например, Хатшепсут, - носили все атрибуты своего сана, положенные мужчинам, в том числе и золотую накладную ритуальную бороду.



В захоронениях скифов находят множество наконечников стрел (до 1000 в одном погребении). Причем, это оружие хранится как в мужских, так и в женских, а иногда даже в детских могилах. Однако самих знаменитых скифских луков нет нигде. Их форму и размер восстанавливают по изображениям на керамике. Археологи считают, что отсутствие лука в могиле вместе с покойным имело ритуальный смысл.

Скифский лук описывается современниками как ущербная Луна. Этот предмет, как и всякое оружие, плотно связан с религиозными и итифалическими символами. Походя на убывающую Луну, он, подобно подкове, был пиктограммой Лунной Богини в Ее ипостасях - нарождающейся Луны (Афродиты) и умирающей (Персефоны) одновременно, т.е. Девы, несущей смерть. Натянутый лук символически уподоблялся кругу (полной Луне) или ромбу - древним символам отверстого женского полового органа. Спущенный лук - треугольнику - столь же древнему девическому символу - закрытой вагине. Стрела, напротив, как и меч - мужской фаллический символ. В этом случае натянутый лук со стрелой символически равнозначен ромбу с точкой посередине, интерпретирующемуся как оплодотворенная женщина и засеянное поле. Лук с наложенной на него стрелой, таким образом, превращается в идеал - соединение двух начал, женского и мужского. Его символическое выражение - ромб с точкой, т.е. оплодотворение мира. Это оружие одновременно могло быть как женским, так и мужским. Из небольшого по размерам скифского лука стреляли и всадники, и всадницы. Поэтому кочевницы широко участвовали в военных действиях. Вероятно, на первоначальном этапе лук, как символ Матери, клался в погребения, но с победой отцовского права и «мужской» религии в могилах щедро появляются мужские символы - наконечники стрел.

Будучи сочетанием символов обоих полов, лук превращался и в андрогинистический символ. Недаром и Артемида-Охотница, и Аполлон - оба лучники. Более того, они брат и сестра, близнецы с одним и тем же лицом. Правда, один олицетворяет Солнце, а другая - Луну. Здесь заметны следы слияния в прежнее андрогинистическое божество, могущее проявляться в двух ипостасях - мужской и женской.


Лук принадлежал сыну Афродиты от Ареса - Эроту (римскому Амуру). Афродита, олицетворяющая безумную любовь, и Арес, олицетворяющий безумную войну - образы безудержных страстей. Вместе они тоже представляют собой раздвоение на разные полы одной ипостаси Богини Матери, в котором Она являла миру оргиастическое буйство (менадизм) и боевую одержимость (берсеркерство). Кроме того, у Афродиты от Гермеса (еще одной ипостаси Геры) есть сын Гермафродит - прекрасный юный бог абсолютного совершенства, чье существование есть намек на андрогинистичность другого ребенка Афродиты - Эрота, вооруженного луком.


Если согласиться с идеями о пиктографической трактовке древнегреческих изображений и легенд, то возможно более глубокое прочтение истории сыновей Геракла (Торгетая) от скифской змееногой богини Ану. Покидая Ану, Геракл оставил сыновьям свой лук и сказал, что наследство - власть, земли и царский титул - получит тот, кто сможет этот лук натянуть. Принимая лук за женский символ, легенду можно проинтерпретировать так. Торгетей сказал сыновьям, что в наследство войдет тот, кто «натянет лук», т.е. овладеет змееногой женщиной, прежней женой Геракла и своей матерью. Эта история отражает очень древние представления: вождем мог стать тот из мужчин рода, кто овладеет «матерью» (не обязательно кровной), просто главной женщиной рода, жрицей. Передача власти мужчине осуществлялась через женщину. Отсюда обычай править «от имени жены-царицы». Единственным способным «натянуть матери лук» из сыновей Торгетая оказался младший Скиф.


Половое значение лука подчеркнуто и в «Одиссее». Пенелопа говорит женихам, что ее мужем, следующим царем Итаки, станет тот, кто натянет лук Одиссея - в переносном смысле тот, кто овладеет самой Пенелопой, сможет править Итакой. В данном случае Гомер прямым текстом и в пиктографической форме говорит одно и то же.

В сцене, когда Одиссей из своего лука стреляет через кольца 12-ти критских топоров-лабрисов (оружия Богини Матери, отсекающего мужскую плоть), вернувшийся царь закрепляет свою власть мужа и мужчины, имитируя половой акт (стрела-фаллос проходит через кольца). Таким образом, Одиссей попирает как прежнюю женскую власть на Итаке, существовавшую до его возвращения, так и власть Триединой Женской Богини вообще.



Многие символы Великой Богини Матери, такие, например, как белые лилии критской Реи, близки к христианским символам Богородицы - Девы, попирающей Луну и облаченной в Солнце. Подчеркнем, автор говорит здесь о близости используемых верующими символов и даже обрядов, но далеко не о тождестве христианской Девы Марии с древним Женским Божеством. Вероятно, укутывать новое, тревожное для мира "откровение" уютнее было в привычные жесты, цвета, светила… Во всяком случае, на огромном пространстве Средиземноморского культурного ареала культ Пречистой Девы Марии часто подменялся культами т.н. Богородиц с черными ликами. И многие, весьма продвинутые адепты мистерий Великой Матери не видели в этом противоречия.

Почему это произошло? Древние мистерии, сохранявшие тайную веру Триединой Богини оказались идейно близки некоторым моментам христианского вероучения. Участники эзотерических братств находили много общего в идее жертвенного материнства Богородицы ради спасения мира тому, что они знали о культе Великой Богини Матери.

К концу римского язычества очень мало кто из верующих не состоял в том или ином духовном сообществе, практиковавшем посвятительные мистерии, ради посмертного спасения души. Официальный римский пантеон с сонмом обожествленных императоров и множеством мелких племенных божков, вошедших в него после покорения той или иной провинции, не удовлетворял взыскательных мистических вкусов зрелого эллинизма. Сложное, культурно утонченное, пресыщенное общество поздней империи находилось на грани духовной истерии и подошло к трагическому осознанию собственной грязи и нравственного падения. Оно более чем нуждалось в надежде на очищение, если не государственное, то хотя бы личное. Нуждалось в доказательстве жизни вечной.

Отсюда проистекал интерес к древнейшим архаическим культам, почти поголовное обращение римских граждан к Исиде. Однако эзотерические знания древности лишь отчасти заполняли разраставшуюся духовную пустоту и отчаяние, поскольку наивная жестокость архаики уже не воспринималась верующими как норма религиозного поведения. Напротив, она выглядела в их глазах как кровавое извращение, посредством которого душа может стряхнуть состояние скуки, излишней цивилизованности, учености и предстать в состоянии первобытной простоты, осознающей свою глубинную связь с природой. Однако этого было мало. Мистериальные оргии приносили забвение или прозрение, но не очищение.

Новая вера передавала римскому обществу религиозные доктрины, хорошо знакомые большинству посвященных в мистерии. Однако теперь эти доктрины трактовались иначе, они были освобождены от темной стороны культа Великой Матери. Жестокие ритуалы лишь полунамеком, символически проскальзывали в обрядах и были полностью очищены от насилия над жертвой. Это произошло благодаря великой жертве богом самого себя, после которой любая другая жертва теряла смысл.

Поэтому целый ряд христианских идей не был уже знаком в Риме и его обширных колониях. Зерно новой веры падало на почву, подготовленную мистериями Великой Матери и в ней давало причудливые ростки. Тот простой факт, что события евангельской истории происходили буквально «на глазах», а мистерии говорили о делах отдаленного, даже не исторического прошлого, легко переживался мифологическим сознанием верующих, т.к. миф не знает понятия «время» и находится в состоянии «вечного возвращения», т.е. повторяет самого себя.

Если низшие, наиболее обездоленные слои римского общества приняли милосердную веру в Спасителя и обрели утешение, то сложная теософская сторона новой религии оказалась приемлема для самых утонченных и образованных представителей аристократии, посвященных в те или иные эзотерические сообщества. В этом смысле христианство стало не только «религией рабов», но и «религией царей».

Сопротивление римского общества новой религии сильно преувеличено. Страшные гонения на христиан времен Нерона и Диолетиана отражают правительственную политику, а не общественные настроения граждан. Жестокие акции против приверженцев новой веры были спровоцированы сторонниками конкурирующих культов, заинтересованных в сохранении за своими божествами и храмами многочисленных жертвователей. А ряды последних с появлением христианства начали таять, поскольку новая вера предлагала спасение более приемлемым, т.е. менее ужасным, лишенным древних изуверств путем, чем культы Исиды, Астарты или Кибелы, процветавшие в Риме. Теперь жизнь вечная достигалась просто верой. Причем спасение предлагалось не избранным, посвященным, а всем желающим. Достаточно согласиться принять бога и бог примет тебя с любовью и радостью, как давно потерянное дитя. В этом смысле христианство, как отмечал Р. Генон, несло строго засекреченные откровения для всех. Оно стало эзотерической тайной сектой, вдруг вывернутой наизнанку и охватившей весь мир - всю римскую ойкумену.

Как это ни парадоксально, но для сторонников культов Великой Матери, перешедших в новую веру, христианство, несмотря на внешнюю патриархальность, воспринималось как долгожданная победа их древней, правильной веры, неожиданно превратившейся из сокровенного тайника немногих в достояние всех.

В колониях, где культ богинь прародительниц никогда не умирал и даже не уходил в подполье, такая аналогия была тем более очевидна. Поэтому порча многих ритуальных античных памятников была направлена христианами-неофитами, главным образом, против тех элементов древних культов, от которых освобождала новая религия. Например, против предметов пластики откровенно оргиастического, сексуального характера или орудий жертвоприношений. Поэтому скульптура Деметры со стесанным лицом в первые века христианства в Крыму вполне могла стать объектом поклонения верующих, подобно европейским Мадоннам с темными ликами. Пострадать же статуя могла гораздо раньше, в период всплеска патриархальных верований на Боспоре. Во II-III вв. нашей эры в Пантикапее появилось множество предметов, украшенных изображениями египетских и малоазийских богов Сераписа, Исиды, Гора, Анубиса, Аттиса, Митры, а также восточными астральными символами. Широкое распространения получили различные магические верования. Найденные археологами изображения этих божеств и магических амулетов низкого качества, т.е. предназначались для бедных слоев населения, что говорит о глубоком внедрении простейшего колдовства. При царице Динамии в I в. были официально введены культы Исиды и Гора, которые наряду с культом Кибелы сопровождались мистериями.

Тогда же в столице Боспора появляется новый культ, как бы противостоящий описанным верованиям. Это культ безымянного бога высочайшего, внемлющего. Разные исследователи видят в нем переплетение греческого Зевса и иудейского Яхве, соглашаясь на том, что "высочайший" испытал влияние религиозной практики иудаизма. Вокруг этого культа в Пантикапее, Горгиппии, Танаисе существовали специальные мужские объединения (фиасы). Судя по надписям, в такие объединения входили знатные люди - чиновники и царедворцы - следовательно новый монотеистический, патриархальный в своей основе культ имел сильных влиятельных сторонников. Прежние боги отодвигались на задний план, хотя внешне их продолжали чтить. На акрополе Пантикапея стояли памятники Деметре и Матери богов. Возможно, в сложной религиозной обстановке, когда монотеистический, весьма строгий культ "высочайшего", соседствовал с откровенно оргиастическими мистериями и уличным магизмом, от рук разгневанных «фиаситов» пострадала и статуя Деметры.


Автор: О. Елисеева