Очевидно, что в борьбе против подобных воззрений, тем более защищаемых самой религией, прогресс к более высокой цивилизации происходил очень медленно и находился под постоянной угрозой. Обнаруживаемое нами многообразие промежуточных состояний доказывает фактически, сколь неустойчивой и переменчивой была борьба, которая велась в этой области тысячелетиями. Лишь очень постепенно достигает принцип Деметры победы. С течением времени мера покаянной жертвы женщины становится все меньше, она сводится ко все более легкому действию. Градация отдельных ступеней заслуживает особого внимания. Ежегодно повторяемое жертвоприношение отступает перед разовым, совершение его в период супружества сменяется предшествующим оному, на смену гетеризму замужних женщин приходит гетеризм девушек, которые не отдаются уже всякому без выбора, но соединяются с конкретными лицами. К этим ограничениям присоединяется посвящение особых храмовых рабынь: оно имеет большое значение для возвышения общественных устоев, так как благодаря ему долг, лежащий на всех женщинах, оказывается востребованным с одного определенного сословия, и такой ценой матроны оказываются полностью освобождены от этой обязанности. Наилегчайшей формой личного действия представляется принесение в жертву волос с головы, которые кое-где рассматривались как эквивалент цветения человеческого тела, а вообще же в представлениях древности связывались природным родством с неупорядоченностью гетерического размножения, в особенности с болотной растительностью - их естественным прототипом. Все эти фазы развития оставили многочисленные следы у совершенно различных народов и сохранили языковое выражение в названиях местностей, богов, племен. Рассмотрение их демонстрирует нам борьбу принципа Деметры с принципом гетеризма в ее абсолютной достоверности - одновременно и как религиозный, и как исторический факт - и довольно значительному числу мифов сообщит ту ясность, которой они не могли похвалиться до сих пор; призвание гинекократии - совершить воспитание народов в строгом соблюдении заповедей Деметры и продолжительном сопротивлении всякому возвращению к чисто природным законам - предстанет в итоге в своем полном и всеобъемлющем значении. Чтобы не упустить особо важной детали, я хочу обратить внимание на взаимосвязь развиваемых воззрений с высказываниями древних о том, какое значение имеет выделение приданого для девочки. Давно уже повторяют вслед за древними римлянами, что у бесприданницы ценность не выше, чем у конкубины, но как мало сегодня понимают эту мысль, столь противоречащую нашим нынешним взглядам. Истинный исторический исток ее - в том аспекте гетеризма, значимость которого сказывается во многих отношениях, а именно: практика гетеризма влекла за собой денежный заработок. Что особенно затрудняло победу принципа Деметры, так это необходимость добывать себе приданое, которое предполагала сохранение принципов чисто природного бытия. Для основательного искоренения гетеризма становилось совершенно необходимым выделение приданого для девушки со стороны ее семьи. Отсюда - пренебрежение к бесприданнице и существовавшее даже в позднейшие времена законодательство, каравшее супружеский союз с бесприданницей. Очевидно, что в борьбе принципа Деметры с гетерическими формами жизни обычай выделять приданое занимал важное место, так что не должна удивлять взаимосвязь последнего с высшими религиозными идеями гинекократии, с идеей благодатности смерти, закрепленной в мистерии, а также то, что установление закона о выдаче приданого приписывали одной известной царице в странном лесбийско-египетском мифе. Теперь с новой стороны открывается нам та особая роль, которую играло в гинекократии Деметры исключительное право наследования для дочерей, та нравственная идея, которая нашла в нем свое выражение, наконец, то влияние, которое должно было оказать оно на нравственное возвышение народа, на ту "целомудренность", которая особенно прославлялась у ликийцев. Как говорят свидетельства, сын получает от отца копье и меч, чтобы заложить основания для своего бытия, а большего ему не нужно; дочь же, напротив, не наследует этого и располагает только цветением своего тела, так что должна получить имущество, которое защитило бы ее от мужчины. Этим воззрениям и сегодня еще привержены те греческие острова, население которых некогда признавало гинекократию, и даже на фоне того высокого развития, которое получил в их народе патриархат, иные аттические писатели находят естественным, что все материнское имущество должно быть определено в приданое дочери, чтобы предохранить ее от вырождения. Ни в одном другом практическом выражении внутренняя истина и достоинство гинекократии не выступают прекраснее, чем в рассматриваемых теперь; нет другого проявления, в котором находило бы столь мощную опору не только общественное положение, но также внутреннее достоинство и чистота женщины. Совокупность затронутых до сих пор явлений не оставляет сомнений по поводу того, из какой фундаментальной идеи они все проистекают. Наряду с принципом Деметры, возвышающим материнство, обнаруживается более глубокое, более изначальное восприятие последнего, - полная естественность чистого, предоставленного самому себе теллуризма, не подверженного каким бы то ни было ограничениям. Мы видим противоречие между земледельческой культурой и injussa ultronea creatio [8], как оно открывается взгляду человека в дикой растительности матери-земли, а особенно в богатой и роскошной жизни болот. С образом последнего соединяется гетеризм женщины, тогда как с первым - строгий закон брака на принципах Деметры в сформировавшейся гинекократии. Обе ступени жизни покоятся на одном и том же фундаментальном принципе - на господстве порождающей плоти; различие между ними лежит в степени приверженности природе, которая сказывается в характере восприятия материнства. Низшие ступени принципа плоти соединяются с древнейшим периодом теллурической жизни, высшие - с более поздним, сельскохозяйственным; один усматривает воплощение своей идеи в растениях и животных влажной почвы, которые по преимуществу и пользуются божественным почитанием, другой - в колосе и посеянном зерне, которые возвышаются до священнейшего символа материнской мистерии. Различие между этими двумя ступенями находит яркое проявление в большом количестве мифов и культовых действий, и всюду борьба между ними выступает как факт в равной степени и религиозный и исторический, а прогресс от одной из них к другой сопровождается подъемом всей жизни, мощным прорывом к более высокой цивилизации. Тот вес, который придается в мифе исходному обоснованию брачной исключительности, тот блеск, которым ради этого культурного деяния окружается имя Кекропа, а также всяческое превознесение в мифе понятия законнорожденности - в испытании Тезея кольцом, в проверке Гора его отцом, в связи, существующей между словом "истинный" и именами людей, семей, богов и народов - все это вместе с римским patrem ciere [9] возникло не от суетной склонности легенды к спекуляции, не из поэтической фантазии, лишенной какой бы то ни было связи с жизнью; в гораздо большей степени это - по-разному высказанное воспоминание о великом поворотном пункте в жизни народов, которого не могла миновать человеческая история. Полная исключительность материнства, совершенно не знающего отца, рассматривающего детей как "происходящих от неизвестного отца" или - что равнозначно - как "имеющих много отцов", как "посеянных", семена, а самого родителя - столь же односторонне - как "ничего не значащего, ничтожного", sertor [10], semen [11] - не менее исторично, чем преимущество материнства перед отцовством, представленное в принципе Деметры; формирование этой второй ступени семьи в той же степени предполагает первую ступень, как завершенная система патриархата предполагает ее саму. Развитие рода человеческого в общем и целом нигде не знает скачков и внезапного прогресса; всюду - постепенные переходы, всюду - множество ступеней, каждая из которых в известной степени включает в себя и предыдущую и последующую. Все образы матери-природы, с именем которой связывали рождающую силу плоти, соединяли в себе обе ступени материнства: и низшую, чисто природную, и высшую, с упорядоченным супружеством, и только в ходе развития и под влиянием индивидуальных черт народа приобретали приоритет здесь - одна, а там - другая сторона.

К ряду доказательств исторической достоверности досупружеской ступени жизни добавим еще одно, весьма весомое. Облагораживание идеи божества знаменует собой соответствующее возвышение жизни и могло происходить только параллельно с ним, как и наоборот, всякое возвращение в низшее, чувственное состояние находит соответствующее выражение в области религии. Что бы ни заключали в себе образы богов - это всегда подчиняло себе строй жизни и накладывало отпечаток на целый период человеческой культуры. Тут противоречие немыслимо; если религия покоится на созерцании природы, то она с необходимостью выражает тем самым и соответствующую правду жизни; таким образом, содержание ее есть одновременно и содержание человеческой истории. Ни одна из моих фундаментальных идей не находит в ходе дальнейшего исследования более частого и более решительного подтверждения, ни одна не прольет больше света на борьбу гетеризма с супружеской гинекократией, чем эта. Две ступени жизни противостоят друг другу, и каждая покоится на какой-то религиозной идее, каждая питается культовыми воззрениями. Больше чем история какого-то другого народа, подтверждает достоверность излагаемых здесь идей история эпицефирийских локров. Победоносное восхождение Деметры через jus naturale [12] Афродиты нигде не нашло более замечательных проявлений; нигде не ощущается так явно зависимость расцвета государства от победы над гетеризмом, и в то же время ни у кого нет столь же неистребимой власти более ранних религиозных идей и столь же знаменательного повторного их пробуждения. Для нынешнего образа мыслей покажется чуждым, что тихому и сокрытому кругу семейной жизни мы приписываем такую значимость событий и подчеркиваем важность его состояния, т.е. признаем за ним далеко идущее влияние на жизнь всего государства, на его расцвет или упадок. В исследованиях процесса развития древнего мира проблема, рассматриваемая сейчас нами, не удостоилась ни малейшего внимания. А она состоит как раз в том, чтобы выяснить, какая связь существует между отношениями полов - их более низменным или более возвышенным пониманием - и своей судьбою и жизнью народов; в силу этого исследование наше оказывается в непосредственном соприкосновении с высшими вопросами истории. Первая большая встреча азиатского и греческого миров предстает перед нами как борьба гетерического принципа Афродиты и супружеского - Геры; повод для Троянской войны сводится к нарушению супружеской верности; как развитие этой же идеи - окончательная и полная победа матрональной Юноны над матерью энеад Афродитой перемещается во времена второй Пунической войны, т.е. как раз в тот период, когда внутреннее величие римского народа достигло высшей точки; взаимосвязь всех этих явлений слишком очевидна и совершенно ясна. Востоку - благодаря более чистой и целомудренной природе его народов - предписала история задачу привести высший принцип Деметры к устойчивой победе и тем самым освободить человечество от оков низменного теллуризма, в которых держала его волшебная сила восточной природы. Рим оказался способен довершить это развитие человечества, и обязан он этим политической идее империи, с которой он вступает в мировую историю. Первоначально, подобно эпицефирийским локрам, приверженный гетерическому материнству азиатской Афродиты, Рим сохранял - особенно в том, что касалось религии, - гораздо более тесные взаимосвязи с далекой родиной, чем мир эллинистический, эмансипировавшийся гораздо раньше и последовательнее. Благодаря царскому роду Тарквиниев он соприкасался с развитой материнской культурой этрусков, а в час бедствия получил от оракула указание, что ему не хватает как раз такого материнского божества, которое могла дать только Азия; этот город, предопределенный служить связующим звеном между древним и новым миром, никогда не смог бы успешно противостоять идее материнства по плоти в ее азиатско-природном понимании без опоры на идею своего господства, никогда не освободился бы от того jus naturale, от которого он сохранит впоследствии лишь пустые рамки, никогда не праздновал бы триумфа над заблуждениями Египта, получившего наглядное воплощение в гибели этого последнего оплота афродитийского гетеризма Востока, покинутый душою труп которого созерцал Август.

Новый поворот в борьбе гетерического принципа с принципом Деметры повлек за собой распространение дионисийской религии, которое нанесло губительный ответный удар по всей цивилизации древности. В истории гинекократии это событие занимает выдающееся место. Дионис встал во главе всех серьезных противников материнского права, особенно громко заявивших о себе у амазонок. Непримиримый противник того противоречащего природе вырождения, которому оказывается подвержено бытие женщины, он всюду связывает свое умиротворение и благоволение с исполнением брачного закона, с исполнением женщиной материнского предназначения и одновременно с признанием всеподавляющего величия его собственной фаллически-мужественной природы. В свете этого может показаться, что дионисийская религия несет в себе опору для брачного закона Деметры, хотя при этом и занимает одно из первых мест в ряду причин, способствовавших успешному утверждению системы патриархата. И действительно, значение обоих этих обстоятельств не приходится отрицать.

Тем не менее роль, которую мы отводим вакхическому культу как энергичнейшему союзнику гетерического строя жизни, и упоминание последнего в этой взаимосвязи является весьма обоснованным и совершенно оправдано историей его влияния на все течение жизни древнего мира. Та самая религия, которая предельно возвысила значение брачного закона, более чем какая-либо другая способствовала возвращению женского бытия к полной естественности афродитизма; та самая, которая придавала мужскому принципу значение, далеко превосходящее материнство, более всего способствовала бесчестию мужчины и его падению. Среди причин, которые заметно содействовали распространению нового бога, очень заметное место занимает возрождение древней гинекократии у амазонок и неотделимое от него одичание всего бытия. Чем строже правил закон материнства, чем труднее это было для женщины - длительное время удерживать противоестественную высоту строя жизни амазонок, тем более радостный прием должен был встречать повсюду этот бог - вдвойне соблазнитель, так как он соединял в себе и чувственный, и сверхчувственный блеск. Тем неотразимее был он для женского пола, воодушевляя на служение себе. Стремительно переходит строгая гинекократия амазонок от решительного сопротивления новому богу к столь же решительной преданности ему; воинственные женщины, прежде в борьбе мерившиеся силами с Дионисом, теперь предстают как его непобедимая героическая когорта, и в этой стремительной смене крайностей становится очевидным, как трудно было во все времена для женщины придерживаться золотой середины и соблюдать меру. Исторические основы тех традиций, которые повлекли кровавые события первоначального распространения вакхической религии и вызванное ими глубокое потрясение всей системы отношений, слишком очевидны. Независимо друг от друга возобновляются они у различных народов, однако всюду носят тот же характер и стоят в столь резком противоречии с духом более позднего дионисийства, направленным на мирные наслаждения и украшение бытия, что совершаемое теперь открытие представляется невероятным. Волшебная власть, с которой фаллический господин разгульной естественной жизни увлекает мир женщины на иные пути, выражается в таких явлениях, которые оставляют далеко позади себя не только границы нашего знания, но и самую силу нашего воображения, и тем не менее отправлять их в область вымышленного означало бы обнаружить недостаточное знакомство с темными глубинами человеческой природы, неумение считаться с властью религии, которая в равной степени удовлетворяла и чувственные, и сверхчувственные потребности, недооценку возбудимости женского чувственного мира, столь неразрывно связанного и с потусторонним, и с посюсторонним, и, наконец, невнимание к покоряющему волшебству изобилия южной природы. На всех ступенях своего развития дионисийский культ сохраняет тот же характер, с которым он впервые вступает в историю. Благодаря своей чувственности и тому значению, которое придает он заповеди половой любви, внутренне родственный женскому предрасположению, он обращается по преимуществу именно к женщине, придавая ее жизни совершенно новое направление, и именно здесь находит своих наиболее верных сторонников и ревностных служителей, основывая всю свою власть на их воодушевлении. Дионис - в самом полном смысле слова женский бог, бог женщины, в нем - источник всех ее чувственных и сверхчувственных надежд, кульминация всего ее бытия, и потому именно женщины первыми познают его великолепие, им он открывается и благодаря им получает распространение и одерживает победу. Религия, которая на удовлетворении требований пола основывает свои высшие надежды и которая блаженство сверхчувственного бытия ставит в теснейшую связь с чувственным удовлетворением, в силу того эротического направления, которое придает она жизни женщины, с необходимостью должна была все более подтачивать строгость и чистоту супружеской жизни на принципах Деметры и в конце концов вновь обратить ее бытие к тому афродитийскому гетеризму, который усматривает для себя образец в полной спонтанности природной жизни. Правильность этих заключений подтверждается весомыми историческими свидетельствами. Связь Диониса с Деметрой все более оттесняется на задний план его связью с Афродитой и с другими, аналогичными ей образами матери-природы. Символы Цереры (материнства, регулируемого законом) - колос и хлеб - отступают перед вакхическим виноградом, этим роскошным плодом любвеобильного бога; молоко, мед и вода, целомудренные жертвы древнего времени, отступают перед воодушевляющим, пробуждающим чувственный восторг вином, и в этом культе сфера низменного теллуризма, сфера стихийного порождения со всеми его продуктами - животными и растениями в равной мере - приобретает значительный перевес над более высокой культурой земледелия и его плодами. Сколь глубоко был проникнут этим весь образ жизни, в этом убеждает нас прежде всего взгляд на мир древних захоронений, который в силу потрясающей противоположности становится главным источником нашего познания всего чувственноэротического направления дионисийской жизни женщины. По-новому видим мы теперь далеко идущее влияние религии на все развитие нравственности. Дионисийский культ принес древности высшее воплощение насквозь афродитической цивилизации и сообщил ей тот блеск, перед которым меркнет вся утонченность и все искусство новейшей жизни. Он снял все оковы, отменил все различия, и в силу того, что он направил дух народа преимущественно на материальное, на украшение телесного бытия, он вернул жизнь к законам плоти. Этот прогресс в погружении всего бытия в чувственность всюду совпадает с растворением политической организации и упадком всей государственной жизни. На место дробной разобщенности становится закон демократии, неразделимой в себе массы, закон свободы и равенства, которые отличают природную жизнь от цивилизованноупорядоченной и которые имеют отношение к телесноплотской стороне человеческого бытия. Для древних эта взаимосвязь была абсолютно ясна, они подчеркивали ее в многочисленных высказываниях, а характерные исторические данные показывают нам, что эмансипация плоти и политическая эмансипация - это неизбежные и неразлучные близнецы. Дионисийская религия есть одновременно апофеоз афродизийского наслаждения и всеобщего братства, поэтому она особенно приятна низшим сословиям и особенно поощряема тиранами - Писистратидами, Птолемеями, Цезарем, основавшими свое господство на развитии демократии. Все эти явления происходят из одного и того же источника, они являются лишь различными сторонами того, что уже в древности называли эпохой Диониса. Будучи следствиями по существу женского воспитания, они вновь вкладывают в женскую руку скипетр, поощряют эмансипаторские устремления, и, в соединении с реальными обстоятельствами атическо-ионийской жизни, они образуют новую гинекократию, которая заявляет о себе не столько в формах права, сколько во власти покоряющего всю жизнь исподволь афродитизма.

Сравнение этой позднейшей формы женского господства с его первоначальной формой особенно удобно для того, чтобы высветить своеобразие каждой из них. Если первая окрашена целомудренным характером Деметры и основывает жизнь на строгой нравственной чистоте, то вторая покоится преимущественно на законе Афродиты - законе эмансипации плоти. Если первая заявляет о себе как об источнике высокой добродетели и благоустроенной жизни, которая хотя и ограничена узким кругом идей, но все же имеет под собой глубокие основания, то вторая под блеском жизни, богато развитой в материальном отношении и подвижной в отношении духовном, скрывает упадок сил и разложение нравов, которое более всех прочих причин способствовало падению древнего мира. Если рука об руку с древней гинекократией идет мужская отвага, то дионисийская гинекократия предоставляет в удел мужчине бессилие и бесчестье, от которого в конце концов в презрении отворачивается даже женщина. Свидетельством внутренней силы ликийской и элийской народностей не в последнюю очередь является то, что изо всех первоначально гинекократических народов эти два племени особенно долго сохраняли чистоту принципа материнства Деметры, противостоящего разрушительным влияниям дионисийской религии. Орфическое тайное учение, несмотря на то что фаллический мужской принцип получает в нем особенное развитие, тесно связано также и с древним мистериальным принципатом женщины, но чем теснее была эта связь, тем ближе и опасность его низложения. Особенно отчетливо мы можем наблюдать этот переход и рассматривать его последствия у эпицефирийских локров и у эолийцев. Наиболее же характерно это для африканского и азиатского миров, которые направили свою исконную гинекократию по дионисийскому пути развития. История многократно подтверждала наблюдение, что древнейшие состояния народов в поздних периодах их развития вновь прорываются на поверхность. Круговращение жизни вновь заставляет соединить концы и начала. Последующему исследованию предстоит безрадостная задача - окончательно вывести эту печальную истину из-под сомнения посредством ряда новых доказательств.

Явления, в которых заявляет о себе этот закон, хотя и относятся в первую очередь к восточным странам, тем не менее ни в коем случае не замыкаются в их границах. Чем сильнее прогрессирует внутреннее разложение духовного мира, тем решительнее выдвигается вновь на первый план принцип материнства по плоти, тем больше возвышается над принципами Деметры его всеобъемлющее, афродито-гетерическое понимание. Вновь мы видим, как приобретает вес тот jus naturale, который относился к древнейшей сфере теллурического бытия, и, хотя возможность его реального существования в истории некоторые отвергают даже применительно к низшим ступеням человеческого развития, он заявляет о себе и на высших, он опять входит в жизнь с сознательным обожествлением звериной стороны нашей природы, выступая как идеал всего человеческого совершенства, в котором достигают кульминации тайные учения. Одновременно появляется большое число обстоятельств, в которых исполненные загадок черты древнейшей традиции обретают вполне отвечающие им параллели. То, что в начале нашего исследования выступает в мифологическом облачении, в конце его предстанет уже в качестве истории - истории более позднего времени, и эта взаимосвязь подтверждает, что историческое движение человечества протекает исключительно закономерно, несмотря на то что действия людей произвольны.

В завершенном теперь изображении различных ступеней принципа материнства я особенно выделяю возвышение гинекократии у амазонок и подчеркиваю ту большую роль, которую приобретает это явление в истории взаимоотношений полов. Амазонки фактически тесно связаны с гетеризмом. Это - два примечательных явления женской жизни, которые друг друга и объясняют, и обусловливают. Каким мыслим мы себе отношение между ними, следует пояснить здесь в точнейшем соединении с сохранившимся наследием. Клеарх в связи с появлением Омфалы в образе амазонки делает общее замечание, что, где бы ни обнаруживалось подобное возвышение женской власти, всюду предполагает оно исходное унижение женщины и может быть объяснено только необходимостью смены крайностей. В качестве подтверждения сюда могут быть присоединены многие из знаменитейших мифов - деяния лемнийских женщин, данаиды, сама смерть Клитемнестры. Всюду присутствует нападение на права женщины, которое вызывает ее сопротивление и вооружает ее руку сперва для защиты, а потом и для кровавой мести. Поэтому за гетеризмом необходимо должно следовать появление амазонок, в соответствии с законом, который имеет свое основание в фундаменте человеческой, особенно женской природы. Оскорбленная мужским насилием, женщина чувствует прежде всего тоску по обеспеченному положению и к чистоте бытия. Чувство пережитого позора, ярость отчаяния воодушевляют ее на вооруженное сопротивление и сообщают ей то воинственное величие, которое, хотя и выходит за рамки женственности, коренится все-таки в потребности возвысить именно последнюю. Из такого понимания вытекают два следствия, каждое из которых может опереться на историческое подтверждение. Движение амазонок представляется в связи с этим как явление всеобщее. Оно коренится не в особенных физических или исторических чертах какого-то народа, но гораздо вернее - в состояниях и явлениях человеческого бытия вообще. С гетеризмом его роднит универсальный характер. Одинаковые причины всюду вызывают одно и то же действие. Явление амазонок присутствует у истоков всех народов. Его можно проследить от Средней Азии до Востока, от скифского Севера до Запада Африки, по ту сторону океана они столь же многочисленны и несомненны, как и по эту, и даже в новейшие времена можно наблюдать целый ряд их деяний кровавой мести против мужской половины человечества.

Закономерность человеческого развития именно ранним ступеням обеспечивает наиболее типично-всеобщий характер. Второй факт связан с первым. Хотя движение амазонок и является диким вырождением, оно тем не менее знаменует собой в то же время и существенный подъем человеческой цивилизации. Будучи на позднейших ступенях развития регрессом и перерождением, в своих первых воплощениях оно есть прогресс жизни к более чистым формам и не только необходимый, но и благотворный по своим последствиям этап человеческой истории. В нем сознание высших прав материнства впервые противостоит чувственным притязаниям большей физической силы, в нем зародыш той гинекократии, которая основывала на власти женщины государственную культуру народов. Именно этому предоставляет история поучительнейшие подтверждения. Хотя и не приходится отрицать, что упорядоченная гинекократия постепенно сама вырождается до амазонских строгостей и амазонских нравов, все-таки, как правило, имеет место противоположная последовательность: формы жизни амазонок - более ранние, чем супружеская гинекократия, и даже подготавливают последнюю. Именно такое отношение мы находим в ликийском мифе, который представляет Беллерофонта одновременно и как победителя амазонок, и как основателя материнского права, в обоих деяниях усматривая исходный пункт развития цивилизации. Таким образом, не приходится оспаривать значение амазонок в борьбе с гетеризмом для возвышения женского, а тем самым - и всего человеческого бытия. Такая же последовательность ступеней обнаруживается и в культе.

Движение амазонок разделяет с супружеской гинекократией приверженность луне, в предпочтении которой солнцу усматривают прототип женской высоты; в то же время амазонки приписывают этому ночному светилу более мрачную и строгую природу, чем гинекократия Деметры. Для последней она есть образ супружеского союза, высшее космическое выражение той исключительности, которой подчиняется соединение луны и солнца; для амазонки же, напротив, луна в своем одиноком ночном появлении - строгая девственница, в своем бегстве от солнца - противница продолжительного союза, в своем насмешливом, вечно меняющемся облике - ужасная горгона смерти, имя которой использовали для именования самих амазонок. Отрицать большую древность этих относительно низменных воззрений по сравнению с воззрениями более возвышенными не приходится, и, таким образом, историческое место амазонок можно считать бесспорным. Во всех традициях проступает внутренняя взаимосвязь обоих явлений; соответствие религии и жизни вновь обнаруживает свое значение. Предпринимаемые женской конницей великие завоевательные походы, историческая обоснованность и возможность которых не может быть поколеблена беспочвенными хитросплетениями, представляются теперь в новом свете. Они предстают по преимуществу как воинственное распространение религиозной системы, а женское воодушевление возводят к его сильнейшему источнику - к объединенной силе культовой идеи и надежды укрепить свое собственное господство, укрепляя господство богини, и демонстрируют культурное значение амазонок в его наиболее мощном проявлении. Судьба государств, возникших из женских завоеваний, особенно пригодна для того, чтобы подтвердить правильность нашего воззрения и внести внутреннюю связность в историю гинекократического мира. Мифическое и историческое наследие выступают в теснейшем единстве, подтверждают и дополняют друг друга и позволяют увидеть целостный ряд состояний, вытекающих одно из другого.

От берегов Нила до побережья Черного моря, от Средней Азии до Италии вплетены в историю рождения знаменитых впоследствии городов имена и подвиги амазонок. Если закон человеческого развития с необходимостью предполагает переход от кочевой жизни к домашнему поселению, то это в высшей степени отвечает предрасположенности женской души и с удвоенной скоростью осуществляется там, где влияние женщины действительно значимо. Наблюдение над живущими ныне народами подтвердило факт, что человеческое общество перешло к земледелию преимущественно благодаря усилиям женщины, так как мужчина его долгое время отвергает. Многочисленные традиции древности, в которых женщины полагают предел кочевой жизни сожжением кораблей, в которых преимущественно женщины дают свои имена городам, в самой идее, из которой они возникают, несут указание на то, чтобы рассматриваться как признание одного и того же исторического факта.

Женский пол ощущает свое природное предопределение в фиксации жизни. Возвышение бытия и всей цивилизации зависит преимущественно от обоснования и обустройства домашнего очага. Это - последовательное проявление того развития, в котором все решительнее заявляет о себе направленность на мирное обустройство жизни, а совершенствование военных навыков, которое прежде составляло единственную заботу, отступает перед этим отношением на задний план. Хотя упражнения с оружием никогда не стали совершенно чуждыми женщинам гинекократических государств, хотя это и представлялось абсолютно необходимым для защиты их господствующего положения во главе воинственного народа, хотя особое предпочтение к лошади и ее украшению еще и позднее отмечается в числе особенно характерных и даже культовых черт, тем не менее вскоре ведение войны становится либо чисто мужским занятием, либо делится между женщинами и мужчинами. В то время как первоначальный уклад жизни все более отступает на задний план, женское господство в государстве и в кругу семьи еще долго остается в тех же пределах. Однако и здесь неизбежны прогрессирующие ограничения. Теснимая шаг за шагом, гинекократия довольствуется все более узкой сферой. В протекании этого процесса возможно большое разнообразие. То государственное господство исчезнет первым, то, напротив, господство в семье. У ликийцев имеет место только последнее, о первом до нас не дошло никаких известий, хотя мы знаем, что наследование царствования шло по материнской линии. Напротив, в других местах сохраняется женское правление (либо исключительно женское, либо совместно с мужчинами), в то время как материнское право прекращает господствовать в семье. Дольше всего противостоят духу времени те части системы, которые неразрывно связаны с религией. Высшая санкция, которая лежит на всем, что относится к культу, защищает его от упадка.

Рядом с этими остатками и обломками системы, охватывавшей прежде столь многое, приобретают совершенно особый интерес сообщения китайских писателей о женском государстве в Средней Азии, которое вплоть до VIII в. сумело сохранить и государственную, и гражданскую гинекократию. Они во всех характерных чертах вполне совпадают с сообщениями древних о внутреннем устройстве государств амазонок, а также с результатами моих собственных наблюдений - в том, например, что превозносят евномию [13] и мирную направленность всей жизни народа. Не насильственное разрушение, которое повлекло уничтожение большого числа сообществ амазонок и не пощадило даже италийское поселение кляйтов, но то бесшумное влияние, которое оказывает время и соприкосновение с могучими соседями, лишило современный мир возможности увидеть то общественное состояние, которое для европейского человечества относится к самым древним и темным воспоминаниям и о котором сегодня еще можно говорить как о забытом фрагменте мировой истории. В сфере исследования, которая, подобно лежащей перед нами, похожа на поле скорбных руин, единственным способом добыть свет часто является использование сообщений, которые принадлежат к временам и народам, далеко отстоящим друг от друга. Только использовав все указания, можно достичь того, чтобы упорядочить фрагментарное наследие подобающим образом. Эти различные формы и проявления принципата материнства у народов древнего мира являются нам сегодня в последовательном ряду с другими многочисленными ступенями великого исторического процесса, который, начавшись в древнейшие времена, продолжается и поныне, а у народов африканского мира находится еще и сегодня на средних этапах развития. Исходя из материнского права, упорядоченного на принципах Деметры, мы пришли к возможности понять такие явления древней жизни женщины, как гетеризм и амазонки. После рассмотрения этих низших ступеней человеческого бытия для нас стало возможным познать в их истинном значении также и высшие и показать, какое место в развитии человечества в действительности занимала победа отцовского права над гинекократией. [...]


ПРИМЕЧАНИЯ

[8] Самопроизвольное порождение (лат.). - Примеч. перев.
[9] Почитание отца (лат.). - Примеч. перев.
[10] Сеятель (лат.). - Примеч. перев.
[11] Семя (лат.). - Примеч. перев.
[12] Естественное право (лат.). - Примеч. перев.
[13] От греческого - законность, справедливость. - Примеч. перев.


Автор: Иоганн Якоб Бахофен

- - - - - - - - - - - - - -

Иоганн Якоб Бахофен (Johann Jakob Bachofen) родился в 1815 г. в Базеле (Швейцария), где получил начальное и среднее образование. В 1834 г. поступил в Берлинский университет и начал изучать филологию и историю, однако затем заинтересовался юриспруденцией и стал специализироваться по истории римского права. С 1837 г. он продолжил учебу в Гёттингенском университете и в 1839 г. получил докторскую степень. После двухлетнего путешествия по странам Европы И. Бахофен становится профессором римского права в Базельском университете. Одновременно он занимает должность судьи и является членом Высшего Совета г. Базеля. В 1844 г. он отказывается от преподавательской и общественной деятельности, решив всецело посвятить себя научным занятиям. Последующие годы он вел жизнь кабинетного ученого, совершая время от времени поездки в Грецию, Испанию и Италию. Умер И. Бахофен в 1887 г. в Базеле.

Для исследователей религии наибольший интерес представляют две работы И. Бахофена: «Опыт исследования похоронной символики древних» (1860) и «Материнское право» (1861).

Кроме серьезных трудов по юриспруденции, греческой и римской истории И. Бахофен известен тем, что он выдвинул и тщательно разработал гипотезу о существовании матриархата как специфической стадии развития человеческого общества. Он уделял большое внимание мифологии и религии, считая, что они могут послужить ключом для правильного понимания древней истории. И. Бахофен оказал большое влияние на становление современного религиоведения, а его работы, содержащие анализ религиозного символизма, вошли в разряд классических.

В антологию включен фрагмент из книги И. Бахофена «Материнское право», в котором описывается метод исследования, выявляются характерные черты и религиозные основы матриархата.

Перевод выполнен Е. В. Рязановой по изданию: Bachofen J. Das Mutterrecht. Stuttgart, 1861.