Авторы этого исследования никоим образом не ставят себе целью сколько-нибудь унизить или оскорбить представителей языческих вероисповеданий.
Авторы этого исследования никоим образом не желают возвысить христианство и прочие авраамические религии.
Язычникам, не желающим знать более того, что они уже знают - читать не рекомендуется.
Христианам, знающим все, что они уже знают - читать не обязательно.
Всем остальным - читать и думать, думать и читать.
Ибо горькая правда лучше, чем сладкая ложь.


"...Язычество было так бедно, так бесцветно, что не могло с успехом вести спора ни с одною из религий... тем более с христианством... Устроение изукрашенных кумиров, частые жертвы проистекали из желания поднять сколько-нибудь язычество, дать ему средства, хотя что-нибудь противопоставить другим религиям, подавляющим его своим величием; но эти самые попытки, эта самая ревность и вела прямо к падению язычества, потому что всего лучше показывала его несостоятельность... Так обыкновенно бывает и в жизни отдельных людей, и в жизни целых обществ, вот почему и неудивительно видеть, как иногда самые страстные ревнители вдруг, неожиданно, покидают предмет своего поклонения и переходят на враждебную сторону, которую защищают с удвоенною ревностию; это происходит именно оттого, что в их сознании истощились все средства прежнего предмета поклонения".
С. М. Соловьев (XIX в.)


Всего лишь за какие-то 150-200 лет с момента своего возникновения христианство из маленькой секты иудейской направленности превратилось в масштабное явление, овладевшее умами значительной части жителей самого просвещенного на тот момент государства - Римской империи. Уже к середине III в. н.э. крупные христианские общины оказывали огромное влияние на общественную жизнь в самых больших городах Pax Romana, привлекая в свои ряды теперь уже не столько рабов и темных плебеев, сколько знатнейших и образованнейших людей своего времени. Спустя еще чуть более полвека христианство было принято на вооружение Римскими государями и получило статус государственной религии. История мира с 325 г. н.э. - года первого вселенского (Никейского) собора - это история церкви. Цивилизованность, государственность, культура, общественное устройство, международные отношения, политическая деятельность правительств теперь более не мыслились в отрыве от деятельности христианской церкви и сущности христианского вероучения.

Феноменальную способность христианской церкви к овладению общественным сознанием и выживаемости практически в любых условиях теперь признавали все без исключения: философы, историки, цари, лавочники и поденщики. И не только христиане. Эту же способность косвенно признавали и язычники Римской империи - оставляя прежнюю веру и переходя в лагерь недавних религиозных противников.

В чем же заключалась столь страшная сила церкви, которой невозможно было противиться ни в духовном, ни в интеллектуальном, ни (с IV века) в физическом отношении? В том, что сущность христианского вероисповедания наиболее полно отвечала требованиям Римских и Византийских государей, как склонны полагать критики христианства? Или в том, что сам "святой дух" незримо вмешивался в земные дела, меняя лицо государства, как утверждают церковники, считая эту теорию самым явным подтверждением своей легитимности и правоты?

Внимательное рассмотрение этого вопроса волей-неволей наталкивает на выводы, совершенно отличные от обеих вышеизложенных точек зрения.

Причиной столь быстрых перемен в религиозном сознании общества было, во-первых, образование. Кроме того, церковная верхушка уже с первых лет существования новой религиозной организации взяла на вооружение богатое наследие своего предшественника, иудаизма, в частности богослужебную форму, символ веры, каноническую литературу (впоследствии все это было дополнено и переосмыслено, что было необходимо для дальнейшего развития и внедрения в массовое сознание).

Попробуем в отдельности рассмотреть каждый из вышеперечисленных факторов, чтобы глубже разобраться в проблеме язычества как мировоззренческой системы 2000 лет назад и в настоящее время.



"Будьте всегда готовы всякому,
требующему у вас отчета в вашем уповании,
дать ответ с кротостью и благоговением".
(Ап. Петр)

Желая или не желая того, прежде всего приходится констатировать тот факт, что в языческом мире к моменту возникновения христианства богословское образование полностью отсутствовало. На протяжении многих веков и тысячелетий, предшествовавших появлению церкви, народные мифы и легенды в самых различных местностях Земли претерпевали значительные изменения, все дальше отходя как по форме, так и по содержанию, от первобытной матриархальной веры, в общих чертах являвшейся единой и универсальной для большинства племен планеты. Постепенные напластования новых верований, порожденных патриархальным общественным устройством, изменяли более древние сказания практически до неузнаваемости, что позволяло хранителям и пересказчикам этих мифов вводить все новые и новые их толкования. Простая, созерцательная вера первобытных людей в новом мироустройстве, обрастая дополнительными дефинициями, в основном чуждыми древнему мировоззрению, постепенно превратилась в сложные, громоздкие, неудобовразумительные философские построения, в которых даже их носители разбирались с величайшим трудом. Создавались многочисленные путаные трактаты, над которыми ломали головы даже крупнейшие умы того времени; такое "богословие" было совершенно непонятно простому народу, посещавшему святилища лишь в силу устоявшихся традиций, по привычке.

Таким образом, наметилась широкая трещина во взаимопонимании жреческого сословия и рядовых верующих, что неизбежно привело в абсолютному расхождению взглядов на языческие религиозные системы: жрецы путались в собственных логических построениях; простонародье, напротив, профанировало "веру предков", приземляя ее смысл, применяя лишь к собственным повседневным заботам и переживаниям, что приводило только к возникновению и укоренению многочисленных суеверий.

К этому следует прибавить, что жреческие коллегии различных культов нисколько не заботились о народном теологическом образовании, будучи занятыми другим, более важным делом - борьбой за власть. Эта борьба между коллегиями носила двоякий характер: с одной стороны, наиболее влиятельная коллегия имела все основания рассчитывать на поддержку светской власти в виде субсидий; с другой стороны, коллегия, обладавшая наиболее богатыми храмами и наиболее сильным влиянием на массы, получала возможность психологического управления этими массами. Такая коллегия получала баснословные доходы как от правительства, заинтересованного в том, чтобы жрецы держали народ в повиновении страхом перед богами, так и от народа, проникавшегося особым почтением к отдельно взятому божеству, которое эта коллегия представляла.

Таким образом, в борьбе за власть и увеличение благосостояния жрецам было гораздо выгоднее сеять в народе неведение и поддерживать различные суеверия. Естественно, при таком порядке вещей никакое богословское образование не было возможно.

Напротив, иудейский культ единого бога, впоследствии использованный христианской церковью и положенный в основу мировоззрения, совершенно исключал межколлегиальное соперничество, поскольку такая коллегия существовала в единственном числе, не имея конкурентов. Следовательно, этой монопольной иерархии, наоборот, было выгодно всеобщее народное теологическое образование, поскольку твердое знание основ веры саму веру делало твердой. С этой целью в Израиле по субботам, а в христианской церкви по воскресеньям (а впоследствии и ежедневно) устраивались массовые собрания, на которых зачитывались священные тексты, снабженные соответствующими их толкованиями. Более того, эти тексты и толкования на них были совершенно одинаковыми в любой синагоге, в любом церковном собрании, и при встрече, например, христиан из Рима, Афин, Иерусалима или Карфагена, между ними не обнаруживалось никаких различий во взглядах на предметы их веры.

Всеобщее церковное образование, таким образом, приводило к тому, что, во-первых, в церкви изначально сложилось абсолютное единство веры независимо от местоположения любой отдельно взятой общины, а всякая ересь, любое несоответствие принятому канону безжалостно изгонялись из среды правоверных; во-вторых, любой рядовой верующий христианин, получая основательное богословское образование во время ежедневных поучений священства, автоматически сам становился проповедником своей веры в языческом окружении, умея вести дискуссии, обнаруживая перед оппонентами всю несостоятельность и даже глупость того набора противоречивых суеверий, которые владели темным, необразованным разумом язычника.

Такая система церковного образования способствовала скорейшему появлению христианской апологетики, схоластики, экзегетики. Христианские богословы, вступая в диспуты с языческими философами, нередко без особого труда ставили в тупик своих соперников, используя их слабость в логических построениях, незнание или поверхностность знаний предмета спора, невежественность в вопросах их собственных вероисповеданий, апеллируя к очевидной глупости их суеверий. Довольно часты были случаи, когда, сраженные видимой неопровержимостью доводов, языческие оппоненты немедленно принимали христианство, уверившись в его безграничной мудрости, или, по крайней мере, оставались в глубоких сомнениях относительно своей правоты.

Рассмотрим классический пример христианской проповеди в античном мире, содержащийся в Новом завете (Деяния апостолов, гл. 17, 22-31):

И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны.
Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано "неведомому Богу". Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам.
Бог, сотворивший мир и всё, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет
и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду, Сам дая всему жизнь и дыхание и всё.
От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию,
дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас:
ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: "мы Его и род".
Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого.
Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться,
ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых.

Каков был итог этой проповеди? "Некоторые же мужи, пристав к нему, уверовали; между ними был Дионисий Ареопагит и женщина, именем Дамарь, и другие с ними" (ст. 34). Начало Афинской поместной церкви было положено за пять минут. Несколькими годами позже христиане - выходцы из Афин - распространят христианскую веру по всей Греции.

Итак, на примере этой проповеди мы можем увидеть, как легко добивались желаемого христианские экзегеты, используя элементарное незнание язычниками своего пантеона ("Сего-то, Которого вы, не зная, чтите..."), упоминая к месту их культурное наследие ("...некоторые из ваших стихотворцев говорили: "мы Его и род"), обнаруживая перед ними всю глупость их суеверий ("...мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого"), безапелляционно делая положительные утверждения своей веры на платформе невежества оппонентов ("Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых").

Повторим, что эпикурейские и стоические философы, упоминаемые выше в цитируемой главе, оказались посрамленными в споре именно в силу своей дремучей необразованности. Упоминая жертвенник, посвященный "неизвестному Божеству", христианский проповедник строит всю свою дальнейшую речь и доказательную базу именно на незнании жителями Афин предназначения этого загадочного жертвенника.

Что же это был за жертвенник?

Эмпедокл, древнегреческий философ и поэт, живший в V в. до н.э., весьма живо интересовался отечественной мифологией и пантеоном. В сущности, греческий пантеон практически ничем не отличался от всех прочих, имея ту же пирамидальную форму, как и повсюду. На вершине этой пирамиды восседает Зевс, царь богов, и его супруга Гера; чуть ниже расположились их братья и сестры - Посейдон, Аид, Деметра и Гестия; еще ниже - их потомки от связи с титанами и прочими божествами; далее идут полубоги и, наконец, знаменитые люди, подвергшиеся после смерти апофеозу.

Итак, если во главе пирамиды мы видим Зевса, царя над всеми богами, то означает ли это, что Зевс в глазах древнего грека считался высшим божеством, творцом вселенной, первопричиной бытия? Нисколько. Ибо, согласно более древним, до-олимпийским мифам, сам Зевс - всего лишь потомок Реи и Кроноса. Значит, Рея или Кронос должны почитаться точкой отсчета всего сущего? Отнюдь. Они - дети Геи и Урана. Но и Гея, мать и супруга Урана, в свою очередь - только дочь Никты и Эреба, олицетворений ночи (первичной космической тьмы) и бездны (скрытой хтонической мощи).

Чем выше Эмпедокл рассматривал эту теогоническую пирамиду, чем сильнее погружался в седую тьму веков, тем более неясными, размытыми, нечеткими представлялись ему лики древнейших божеств, родственная линия которых возносилась по восходящей куда-то в далекое и неведомое. Мифы о Никте и Эребе немногочисленны и немногословны, все знания о них ко времени жизни Эмпедокла практически утерялись; грозная, загадочная фигура Никты, перед которой трепещет сам Зевс, царь богов, принимает уже совсем призрачные очертания, а уж информация о ее происхождении давно позабыта за века патриархата, переписавшего и пересказавшего на новый лад все прежде известные легенды. Интуитивно Эмпедокл догадывается, что над Никтой стоит некая Личность, породившая ее, еще более грандиозная и таинственная, с могуществом Которой не сравнится ничто во вселенной.

Но кто эта Личность, от Которой ведет свое происхождение сама древнейшая Никта? Эмпедокл не знает этого, олимпийские мифы об этом молчат, они не простираются в такую запредельную даль.

И Эмпедокл приходит к умозаключению, вполне свойственному для человека того времени. Если это величайшее Божество неизвестно человеку, полагает он, следовательно, Оно не принимает никакого участия в жизни порожденной Им вселенной; давши жизнь роду богов и поручивши им все управление миром, это таинственное Божество устранилось от всех дел, скрылось навсегда от своего творения, и даже имя этого Божества не сохранилось в народной памяти.

Придя к такому выводу, Эмпедокл назвал таинственную Личность "Deus Otiosus" - "Праздное (ничего не делающее, никак Себя не проявляющее) Божество". Этот философско-религиозный термин впоследствии прочно вошел в богословские системы всего греко-римского мира. Именно "Deus Otiosus" афинские язычники посвятили один из алтарей среди своих святынь, жертвенник, на котором не было сделано никаких изображений, не было выбито никакого имени...

В XIX веке археология (землекопательство, которым в древности занимались исключительно для розыска сокровищ в гробницах умерших царей) оформилась как наука. Все находки, извлеченные на свет, теперь представляли научный интерес для исследователей; по этим находкам ученые теперь реконструировали жизнь людей давно минувших эпох. Среди многочисленных ископаемых древнейшими оказались (и являются таковыми до нынешнего дня) женские фигурки, вырезанные из камня или кости, т.н. палеолитические "Венеры". Перебрав все возможные варианты назначения этих поделок и отбросив не имеющие достаточных оснований, исследователи пришли к конечному выводу: они держали в своих руках древнейшее культовое изображение в истории человечества, изображение Великой Богини, Богини Матери, Родительницы вселенной, Эмпедокловой "Deus Otiosus".

Разумеется, Богиня никогда и ни на миг не оставляла Свое детище без опеки. "Праздной" Она являлась лишь в представлении невежественных людей, утративших память о Ней вместе с уничтожением матриархата. Впоследствии это невежество и необразованность сыграли решающую роль в повсеместном истреблении язычества: язычники, оторвавшиеся от своих корней, не помнившие своей истории, погрузившиеся в бездну философских метаний, оказались бессильными перед напором хитроумных христианских проповедников, объявивших "неведомое Божество" иудейским богом-отцом и сыгравших на дремучести защитников старых религий.


СИМВОЛ ВЕРЫ

"Сия есть победа, победившая мир, вера наша".
(Ап. Иоанн)

Необразованность язычников в духовных вопросах, в свою очередь, неизбежно влекла за собою неопределенность в предметах своей веры, а эта неопределенность, как и следовало ожидать, в конечном счете приводила к полному безверию. Народная мудрость не ошибается, утверждая, что рыба гниет с головы. Начало безверию и бездуховности в языческих обществах положило само жреческое сословие.

Ранний императорский Рим в духовном отношении представлял собою пеструю картину смешения самых различных верований, многие из которых имели не италийское и не греческое, но даже и не европейское происхождение. Успехи римской армии, покорившей огромное обитаемое пространство от Гибралтарского пролива до Каспийского моря и необычайная толерантность римского населения привели к тому, что в Вечный город отовсюду нахлынули жрецы самых различных культов завоеванных народов. Как истинные язычники, римляне были чрезвычайно веротерпимы, ибо основная идея язычества зиждется на понимании, что всякому человеку дозволено кланяться какому угодно богу (к христианству, как к одному из многих культов, римляне также относились весьма благосклонно, не препятствуя христианам открыто исповедовать свою веру). Но именно эта чрезмерная веротерпимость римских граждан, тяга к экзотике, привела к полному краху их нестойкий духовный мир, поскольку чужеземные жрецы приносили с собой не только изображения своих богов, но и чуждые умствования, которые при всеобщем соединении превращались в противоречивую клокочущую смесь в необразованных головах простонародья, приводя как плебс, так и знать, в состояние полного отупения.

Здесь нет ничего удивительного, если учесть, что чем шире угол зрения, тем он тупее.

Критики христианства во все времена одним из первых пунктов своих претензий делали обвинение церкви в нетерпимости к инакомыслию. Первоначально эта нетерпимость выражалась в отлучении еретиков от общения и разрыве отношений с ними; впоследствии - в поражении в правах; еще позже - в физическом уничтожении противников. Разумеется, мы вряд ли когда-нибудь сможем одобрить насильственные методы. Но, надо признать, именно нетерпимость к инакомыслию сделала церковь церковью, дала ей жизнеспособность и неуязвимость как от внутренних, так и от внешних врагов. Это было эффективнейшим оружием против всяких разделений, против расколов; лишь в совершенном единстве веры христиане сумели не только устоять в этом бушующем океане разногласных учений, но и впоследствии победить их все.

Итак, основным духовным отличием христианина от язычника было то, что христианин совершенно ясно представлял себе предмет своей веры, в отличие от вечно мятущегося язычника, не имеющего никакого иного авторитета, кроме своего нестойкого, постоянно меняющегося мнения. Таким образом, вера Христова год от года крепла и усиливалась; языческие же верования, которые с большим основанием можно назвать беспорядочным сборником суеверий, напротив, ослабевали с еще большей быстротой. Жрецы во время застолий насмехались над своими богами, народ все больше впадал в неверие, привыкши запросто отрекаться от одних богов в угоду другим.

Критики христианства иногда пытаются представить дело так, будто на Никейском соборе 325 года церковная верхушка навязала символ веры рядовым христианам. Справедливости ради следует признать, что это не так. Никейский символ веры был не изобретен собором, а подтвержден собором.

Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого;
И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков; Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, и через Которого сотворено все;
Ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечившегося;
Распятого за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего и погребенного;
И воскресшего в третий день по Писанию;
И восшедшего на небеса, и сидящего одесную Отца;
И снова грядущего в славе судить живых и мертвых, Его же Царствию не будет конца;
И в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего, Которому с Отцом и Сыном поклоняются и прославляют, говорившего через пророков;
И во единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.
Исповедую единое крещение во оставление грехов,
Ожидаю воскресения мертвых,
И жизни будущего века. Аминь.

Здесь никакого различия с верой ранних христиан. Именно так учили апостолы, так учили их ученики, так учили ученики их учеников.

Говоря о закономерной борьбе христианской церкви с ересями, подтачивающими ее целостность, невозможно не упомянуть, что все семь вселенских соборов были созваны по одной и той же причине: для развенчания очередной еретической идеи, которая представляла опасность для ее дальнейшего существования.

Первый вселенский собор (325 г.) разгромил ересь арианства; второй (381 г.) добил ее окончательно; третий (431 г.) искоренил несторианство; четвертый (451 г.) анафематствовал евтихианство (монофизитство); пятый (553 г.) покончил с монофизитством, склонив евтихиан к объединению с православием путем осуждения сочинений еретика Федора Мопсуетского; шестой (680 г.) восстал против монофелитства; седьмой (787 г.) истребил иконоборчество.

Церковь прилагала все усилия, чтобы не оказаться расчлененной, разорванной на секты. Именно в единстве веры была ее сила, которой не смог противостоять ни один языческий культ. Победа церкви, таким образом, была выстрадана ею в многовековой борьбе с расколами, ее символ веры изначально исполнял ту же роль, какую играет для корабля его остов, а для здания - его фундамент.

Ничего подобного не наблюдалось в языческих религиях дохристианской эпохи, не наблюдается и в наше время.

В 80-х годах прошлого века в тогда еще Советском Союзе нашлись люди, занявшиеся розыском древнерусского фольклора, религиозных обрядов старины, сказаний и легенд. В 90-х годах усилиями этих подвижников в различных областях России стали возникать т.н. родноверческие общины, ставившие себе целью возрождение веры славянских предков на исторической родине. Однако уже в первые годы существования родноверческого движения оно было омрачено эпидемией расколов. Новоявленные самопосвященные "жрецы" приступили к разделу власти - вполне в духе дохристианской эры. Родноверие раскололось на два крупных лагеря: КЯТ (Круг Языческих Традиций) и ССО (Союз Славянских Общин); внутри каждого из них происходили и происходят по сей день трения различного масштаба. Прибавим сюда же массу вольноопределяющихся и откровенных новоделов расистского толка, вроде "Церкви Инглингов", спекулирующих на термоядерной смеси неославянства, христианства, теософии, нацизма и неприкрытой глупости, - и в итоге получаем бесперспективную возню пауков в банке, сражающихся меж собою и до сих не имеющих никакой возможности конкурировать с РПЦ ни на интеллектуальном, ни на духовном уровне.

Нечто подобное случилось и с движением виккан на Западе. На сегодняшний день имеется уже полтора-два десятка различных викканских "традиций", каждая со своим миропредставлением и обрядностью (часто бессистемной), - и это при том, что Викка как религия была оформлена Дж. Гарднером всего лишь в 60-х годах XX века, то есть примерно полвека назад. Опять же, к этой массе противоречивых философий прибавим независимые ковены, каждый из которых вырабатывает свою партийную линию, и массу одиночек, "работающих с эгрегорами" в тишине квартир, начитавшись каббалистической, индуистской и сатанистской литературы, вообще не имеющей никакого отношения к европейским традициям. Что станется с Виккой в ближайшие полвека при таких масштабах раздоров и шатаний, предсказать нетрудно.

Следует, впрочем, заметить, что в некоторых отношениях современное христианство начинает терять свои позиции. И это не вызывает особого удивления, если учесть, что церковные расколы, все-таки прорвавшиеся на мировую арену в XI и XVI веках, в последние десятилетия умножаются числом. На секты и секточки дробится протестанство; на уступки некоторым нехристианским идеям идет католичество; самообразовавшиеся автокефалии самовольно отделяются в православной среде. Расколы подрывают силы даже мощного, веками отлаженного механизма; современное же неоязычество они просто губят на корню.

Ситуация повторяется: современные "жрецы" уже делают публично парадоксальные заявления. Цитируем отрывок из родноверческого "Коломенского Обращения" (15 сентября 2000 года):

"Впредь считать нормальным и закономерным явлением в язычестве наличие и одновременное бытование разнящихся в деталях, но единых по внутреннему содержанию вариантов богословских (доктринальных) положений, обрядов, языческого календаря, символики и пр., не исключая и само название языческой веры - будь то "язычество", "родолюбие", "родноверие", "ведизм", "инглиизм", "православие" (от слов: правь и славить) и пр. Это не значит, что общины не должны стремиться к единству доктрины, единству календаря, единству обрядности, единству символики и пр., но это значит, что достижение этого единения должно осуществляться не иначе, как путем совместного кропотливого поиска Золотой Середины. И даже в этом случае следует придерживаться принципа - единство в многообразии - ибо в этом залог жизни самого язычества, как отражения многообразия самой Жизни".

Опыт прежних поколений язычников (в том числе и русских), ничему не учит нынешних. Тот же "православный инглиизм", который, согласно КО, признавался "единым в многообразии", спустя несколько лет был объявлен вне закона в среде самих родноверов; сегодня инглингов уже не пускают ни на одну неославянскую конференцию. Такое положение вещей ведет к расколу неизбежно, по всем законам физики и химии. И это только начало конца...

В отличие от играющих в демократию и толерантность неоязычников, первохристианские учителя не советовались со своими адептами, а просто учили их, собирая в единую мощную организацию. К слову, нелишне будет добавить, что само слово "толерантность" происходит от имени Шарля Мориса Талейрана (1754-1838), законченного циника и мастера интриг, министра иностранных дел трех враждебных друг другу правительств, шпионившего в пользу нескольких государственных разведок одновременно, сколотившего себе огромное состояние на взятках, воровстве и предательствах; Наполеон Бонапарт называл своего министра Талейрана не иначе как "дерьмо в шелковых чулках".

"Эволюция религиозного сознания" неоязычников теперь прогрессирует с многократной быстротой, в отличие от их давних предшественников. В "Битцевском Обращении" 17 марта 2002 года языческие боги уже превращаются в "пращуров" (т.е. давно умерших людей), а некоторые "жрецы" на страницах "Изведника" (2003 г.) прямо заявляют о своем неверии: "Я выбрал этот путь, как наиболее близкий мне - атеисту" (Мирослав Дивич, общ. "Славянская Быль"); "Представлюсь. Ярослав Борисович Добролюбов: компьютерщик с 15-летним стажем, по специальности программист, технократ и меритократ, антифашист и антикоммунист, атеист в третьем поколении. На досуге работаю язычником" (Ярослав Добролюбов, общ. "Круг Бера", создатель неославянского интернет-ресурса Paganism.ru)

Круг замыкается. Из уроков истории язычники не почерпнули для себя ничего полезного.

До сих пор неоязычники в общей массе так и не определились для самих себя: кто же они, их боги? Безликие, послушные воле шамана "энергии", "эгрегоры" и "элементали", которые служат ему "на посылках", когда он "работает с ними"? Или сентиментальные воспоминания о предках, которых "верующие" в глаза не видели? Или, может быть, всего-навсего символы, обозначающие некие абстрактные идеи, о которых неоязычник в глубине душе сознает, что их вовсе не существует? Или все-таки живые разумные личности, способные говорить с человеком, открываться ему? Зачем верить в них? Ради "спасения души"? Или ради собственного самоуспокоения? Или ради плотских удовольствий? Или ради получения каких-то материальных выгод? Все эти вопросы так и остаются без ясных, вразумительных, исчерпывающих ответов.

Попытка "реставрировать" язычество в христианском окружении делалась еще Римским императором Юлианом в середине IV в. Эта попытка закончилась полным крахом, несмотря на то, что Юлиан, в отличие от сегодняшних неоязычников, обладал всей полнотой государственной власти; в его руках была казна, армия, авторитет верховного правителя мощнейшей империи мира. Это произошло потому, что Юлиан совершал те же ошибки, которые совершаются нынешними "реставраторами". В отличие от своих противников-христиан, Юлиан не сделал ни малейшей попытки догматизировать римско-языческую религию, заняться образованием жречества и народа (кстати, злорадно посмеивавшегося над потугами своего без ума ретивого императора), ввести каноны и единые богослужебные формы; наконец, он не предпринял ни единого шага, чтобы хотя бы для себя уяснить суть, смысл и структуру выродившегося римского язычества. Христианская же церковь, шедшая прямо противоположным путем, без особых потерь пережила бездарное царствование Юлиана. Зато, подобно нынешним неоязычникам, Юлиан активно (и, заметим, беззубо) занимался критикой христианского учения, взамен не выдвинув никакого конструктива. Все его нападки на христианство, как и в наше время, сводились лишь к негативному отрицанию, без каких-либо положительных утверждений, без выдвижения равноценной или превосходной альтернативы.

Сегодняшнее язычество находится в столь же плачевном состоянии. И, кстати, по тем же самым причинам.



Автор: Snake